45-річний доброволець 74-го розвідувального батальйону двічі заїжджав в аеропорт восени 2014 року. Ризикуючи собою, він підніс український прапор над старим терміналом, а терористи розпустили фейкову новину про знищення групи “офіцера Колодяжного”.
Александр был и в числе первых бойцов, которые брали под контроль авдеевскую промку. За свои мужественные поступки он получил высокое звание Народного героя Украины.
То, что произошло с этим бойцом на войне, придумать было бы очень сложно. Но после новостей сепаратистского телевидения осенью 2014 года Александра, который не носит офицерских погон, его побратимы начали называть исключительно офицером Колодяжным. На это разведчик застенчиво улыбается и машет рукой: да что там… Александр рассказывает о своей службе скупо и скромно. Подробности о боях пришлось буквально по слову вытягивать из него. Его родные и близкие даже не подозревают, в каких тяжелых ситуациях ему пришлось побывать, а мама до сих пор не знает о том, что сын был дважды ранен… Александр дома не любит говорить о войне. Но ему было очень приятно, что после церемонии награждения отличием “Народный герой Украины” его уже взрослый сын с гордостью рассказывал своим друзьям о своем героическом отце и его подвигах, о которых услышал от бойцов, представлявших Александра на сцене.
“СЕПАРЫ ГОВОРИЛИ, ЧТО ВСЕХ УНИЧТОЖИЛИ, РАЗДАВИВ ТАНКОМ, ОСТАЛИСЬ ТОЛЬКО ДОКУМЕНТЫ “ОФИЦЕРА КОЛОДЯЖНОГО”. МЫ ТОЛЬКО ПОСМЕЯЛИСЬ НАД ЭТИМ”
– Александр, расскажите, что это была за ситуация с уничтожением офицерской группы Колодяжного?
– Когда мы первый раз заезжали в Донецкий аэропорт, мой рюкзак упал с брони. Ехала колонна из трех БТРов. Чтобы враг нас не видел, фары не включали. Не знаю, что случилось, но первая машина резко затормозила, и две другие врезались друг в друга. От резкого удара какие-то вещи слетели с бортов. По прибытии в терминал все вещи быстро сбросили в кучу, разбирали мы, где чье, уже позже. Своего рюкзака я и не нашел. Понял, что он слетел.
Конечно, я был не прав в том, что в моем рюкзаке лежало все самое важное: военный билет, паспорт, зарплатная карточка. Там же были и теплые вещи, продукты, боеприпасы… Но корил я себя за документы. Когда мы вернулись на базу после ротации, сослуживцы рассказали, что через два-три дня после нашего заезда сепары выложили во всех сетях, что была разбита разведгруппа офицера Колодяжного, элитное подразделение. Они говорили о том, что всех уничтожили, раздавили танком, остались документы, которые и демонстрировали на экране. Мы только посмеялись над этим.
– Вам пришлось все восстанавливать?
– Парадокс в том, что во время своей второй ротации в аэропорт я нашел свои документы. Они валялись вместе с вещами на взлетке. Так что все вернулось обратно.
– Но мороз, снег, оттепели, которые тогда были, их попортили?
– Все документы лежали в пакете. Их сняли и назад в пакет положили, с собой не забирали. Вот такая курьезная ситуация. Нашли мы рюкзаки благодаря объявленному перемирию. Во вторую ротацию в аэропорту наша группа пробыла более двадцати дней. Мы не могли выехать раньше, в оговоренный срок, потому что нас постоянно обстреливали. Если бы мы выехали точно по графику, мне бы не видать своих вещей и документов. На два дня был объявлен режим тишины. И так как у нас к тому времени закончилась вода и ее долго не подвозили, мы полезли на взлетку, чтобы подобрать там потерянные баклаги с водой, поискать упавшие с брони сухпаи… Наткнулись на мой рюкзак, притащили его в терминал, а в нем все и было.
– Не было желания поменять паспорт, военный билет – у врага же теперь есть ваши данные, прописка, номер паспорта…?
– Даже мысль не возникала. Я нахожусь на своей земле! Чего мне бояться? Я не захватчик.
– Ваши родные видели сообщения о гибели группы Колодяжного?
– К счастью, нет. Да у меня даже мама только через год узнала, что я на войне. Она до сих пор не знает, что я был ранен. Ни об одном ранении…
– Вы пришли в батальон добровольцем?
– Да, с третьей волной мобилизации, в июле 2014 года. В свое время служил срочку, но это было 30 лет назад. После этого моя жизнь не была связана с армией, я работал в Днепре, где живу, торговым представителем. Когда начался Майдан, я не участвовал в этих событиях, наблюдал за ними. А когда началась война, понял, что отсиживаться не могу. В первую волну еще и несколько моих товарищей ушли воевать. Это тоже сыграло свою роль. Как-то в вечером я слушал, как по телевизору рассказывали про бои в Донецкой области. А на следующий день пошел в военкомат. Мне предложили на выбор два подразделения: формировался 74-ый разведбат, а рядом с Черкасским можно было послужить в рембате. Естественно, я пошел в разведку. Утром только пришел в военкомат, а после обеда меня уже забрали. Дали время сбегать домой собрать вещи.
Я прошел курс подготовки, и 1 сентября нас поставили в Марьинке за кольцевой дорогой – это был последний блокпост перед противником. До нас там стояла 51-ая бригада. После первого обстрела бойцы бросили позиции и ушли. Нами заполнили образовавшуюся дыру. Через час или полтора после нашего прибытия начался артиллерийский обстрел. В тот же день у нас были трое ранены и двое контужены. Месяц мы там простояли. Первые два-три дня – и ты адаптируешься на войне, начинаешь налаживать свой быт, строиться. Затем взводом около месяца мы были в Красногоровке, которую только освободили. И затем уже нас отправили в аэропорт. Еще когда я пришел в военкомат, отдавал себе отчет, куда собрался, всю степень риска...
“ПЕРВАЯ ВЕРНУВШАЯСЯ ИЗ АЭРОПОРТА ГРУППА СКАЗАЛА НАМ НА ДОРОЖКУ: СКОРЕЕ ВСЕГО, ВЫ НЕ ВЕРНЕТЕСЬ”
– Когда первый раз заезжали в аэропорт, боялись?
– Мандраж был, ведь мы не понимали, куда едем. Выгрузка происходила под плотным обстрелом. Забегаешь внутрь здания, в котором никогда не был, и – неизвестность. Мы сразу попали в новый терминал. Первая вернувшаяся оттуда группа сказала нам на дорожку: скорее всего, вы не вернетесь. Но за неделю в аэропорту мы освоились, стало полегче.
– Сколько вы находились в аэропорту?
– Две недели в первую ротацию, а во вторую двадцать с чем-то дней. Вторая ротация была как раз перед штурмом старого терминала в середине ноября. Первая – на месяц раньше. У каждого из нас был свой пост, а все вместе мы держали свой сектор.
На нашем посту мы сделали место, где можно было спрятаться. Там стояла бочка, в ней мы жгли огонь, грелись, кипятили воду для чая. Сухпай ели холодным, никто его не грел. С наступлением ночи все тушили, чтоб нас не увидели… Тогда было сложнее. Еще у нас была бытовка, комнатка, которая, правда, не прогревалась. Там одновременно мог находиться сразу 21 человек. Чтобы отдохнуть, ложились рядом друг с другом. Так хоть тепло было. Там же стоял маленький газовый нагреватель.
Первое время мне казалось, что воевать в таких условиях слишком тяжело. Но ко всему привыкаешь. После штурма старого терминала, когда сепары туда зашли, подвоз продовольствия и воды усложнился. Иногда просто не было что есть и пить.
Выезд был опаснее, чем заезд. Когда мы выезжали после первой ротации, нас обстреляли. Было слышно, как по броне пули стучат. Водители БТРов никогда не приезжали в одно и то же время, всегда подгадывали время так, чтобы не нарваться на обстрел. Каждый раз это было другое время.
– Как появилась идея повесить украинский флаг на виду у врага? Это же дополнительный риск.
– Терминал был наш, поэтому на нем должен был быть отличительный знак. Конечно, страшно было. Мы все распланировали с вечера. Посидели, подумали, как это сделать. Рано утром вся операция заняла считанные минуты. Противник даже не понял, как все произошло. Никто у нас не пострадал. Провисел флаг все время, пока мы там находились, – две недели. Когда уезжали, он еще там был, но уже сильно простреленным.
– Вы специально привезли флаг с собой?
– Нет, нам его передали волонтеры, наши водители привезли вместе с продовольствием. Часто же просили на флагах расписаться для тех, кто оказывает помощь армии. А мы, увидев флаг, решили применить его по назначению. Знаете, может, это пафосно прозвучит, но часть моей жизни я посвятил защите своей Родины, герба и флага, которые символизируют мою страну. Это понимание пришло ко мне само по себе в 2014 году. Теперь это часть меня.
“МЫ ШЛИ С ЗАДАНИЯ, КАК ВДРУГ РАЗДАЛАСЬ ПУЛЕМЕТНАЯ ОЧЕРЕДЬ. МНЕ ПЕРЕБИЛО КОСТЬ, НОГА СЛОЖИЛАСЬ ПОД МЕНЯ. Я ЛЕЖАЛ НА НЕЙ”
– В 2016 году, в первых числах февраля, вы были среди первых бойцов, которые взяли под контроль промку…
– Да. Промзона всегда была стратегическим объектом. Когда она была серой зоной, противник спокойно заходил в нее и обстреливал Авдеевку практически впритык. Когда мы заняли промзону, отбросили врага фактически на километр. Именно поэтому и необходимо было ее занять. Инициатором захода на промку был мой командир Старый с добровольцем Тенгизом еще летом 2015 года. Они планировали одновременно и Царскую охоту занять. Там позиций не было. Но там сепаратисты спокойно себя чувствовали.
– До самой операции вы там бывали?
– Заходили с ребятами Тенгиза, наша группа делала разведку и бойцы 58-ой бригады. Так и сформировалась совместная сводная группа. Посмотрели, что к чему, разметили, куда удобнее и важнее заходить первоначально. Промзона большая, взять ее сразу под контроль было невозможно – не хватало людей, а пехота не была готова занять все позиции. Поэтому мы занимали промку по секторам. Первый, через две-три недели – второй. После нас позиции уже укрепляла и расширяла пехота.
Когда мы заняли промзону, прижали противника к объездной дороге. Большой плюс в том, что мы взяли под контроль эту высоту, – мы перекрыли движение транспорта, которое активно шло с Горловки на Донецк. Живая была трасса, по ней перевозили оружие, техника ходила. С февраля 2016 года все это прекратилось.
– Самым неожиданным на промке для вас что было?
– Мы нашли схрон с оружием. Небольшой, всего несколько автоматов. Думаю, у них в планах тоже было занять все эти места, поэтому они и начали оставлять там оружие.
– Зайти туда удалось без потерь..
– …благодаря хорошей организации операции. Мне очень понравилось работать вместе с ребятами-добровольцами.
– С тех пор в тех местах линия фронта фактически не изменилась…
– Но я считаю, что нужно идти вперед, занимать кольцевую дорогу. Если мы выйдем на нее, противник вынужден будет отойти вплоть до Донецка. Самое укрепленная там место – ясиноватская развязка. Если выбить врага оттуда, будет отличный прогресс.
– Промку часто сравнивают с Донецким аэропортом. Вы воевали и там, и там…
– На промзоне больше места для движений, маневров. В аэропорту мы сидели на одном месте. Здесь можно расширять позиции, продвигаться левее, правее. В аэропорту это было ограничено, сидели в замкнутом пространстве и отстреливались. А вот по интенсивности огня все очень похоже.
В начале зимы 2014 года старая Авдеевка еще частично была сепарской. Ее зачистили в начале 2015 года. Сейчас это совершенно мирный город. Но произошло это благодаря украинским бойцам, которые продвинулись вперед.
Для меня Авдеевка место знаковое. Именно здесь я получил первое ранение. А двое ребят, которые были рядом со мной, погибли.
– Как это случилось?
– Мы вышли на разведку неподалеку от села Каменка. Уже возвращались. Кто-то из ребят зацепил растяжку, которыми там все было утыкано. Когда мы шли на задание, часть их сняли, часть обошли. Ту ОЗМ-ку, которая потом взорвалась, мы видели. Ее нежелательно было снимать, поэтому аккуратно ее обошли. До сих пор не понимаю, как получилось, что она взорвалась. У меня были ранены левые рука и нога, но все навылет. Я даже не сразу заметил, что у меня пострадала нога. Только в госпитале это увидели, когда меня раздели. Желая ее почистить, врачи расковыряли ее гораздо сильнее, чем сам осколок. Через месяц я был в строю.
– Как вы получили второе ранение?
– Это было тоже в Авдеевке. Мы работали от промки слева, в лесу. Чтобы рассмотреть место перед нами, прошли вперед. Когда возвращались, нарвались то ли на вражеский секрет, то ли на засаду. Они сами не ожидали, что мы на них выйдем. Я впереди шел, ребята чуть сзади. Раздалась пулеметная очередь. Мне перебило кость, нога сложилась под меня. Я лежал на ней. Отполз в сторону, старался залечь пониже, чтобы в меня не попали ребята, если завяжется серьезный бой. Они адекватно отреагировали: заняли оборону и не отстреливались. А те не планировали вступать в контакт. Их, видимо, была небольшая группа, поэтому они отошли. Я даже ползти не мог. Меня вытащил снайпер Тенгри. Полтора часа по лесу мы двигались к эвакуации. Там уже меня ждали. Командир добровольческой штурмовой роты Да Винчи вывез меня в больницу на джипе. Полгода понадобилось, чтобы восстановиться.
– После этого не было желания уйти из армии?
– Наоборот, хотел скорее вернуться. В январе 2017 года, когда наше подразделение стояло в Мариуполе, я приехал служить с одним костылем, еще месяц после этого бегал с палочкой. Уходить и не собираюсь. Пока подразделение вместе, ребята мои здесь, никуда не уйду. Прикипел к ним и считаю себя на своем месте. Срочку я служил в десантных войсках, к разведке не имел никакого отношения, поэтому всему учился на войне. Мы с ребятами часто обсуждаем, как может закончиться эта война. Но я не люблю прогнозировать, неблагодарное это дело. Главное, чтобы все окончилось нашей победой. Ребята со мной солидарны.
Виолетта Киртока